Умирающий сыщик

[charmedtwins]

"Умирающий сыщик"

Автор - Сэр Артур Конан Дойл
Перевод - Ира и Юля Фельдман aka Charmed Twins

Миссис Хадсон, квартирная хозяйка Шерлока Холмса, была мученицей. Кроме того, что второй этаж её дома в любое время подвергался нашествию странных, зачастую неприятных личностей, так еще её удивительный квартирант демонстрировал свою эксцентричность и безалаберность, тем самым испытывая её терпение. Его чрезвычайная неаккуратность, склонность к музицированию в самое неподходящeе время суток, спонтанная стрельба из револьвера в комнате, непонятные и нередко зловонные химические опыты, да и вся атмосфера насилия и опасности, окружавшая его, делали его чуть ли не самым неудобным квартирантом в Лондоне. С другой стороны, платил он по-царски. Я не сомневаюсь, что той суммы, которую он выплатил миссис Хадсон за годы, которые мы провели с ним вместе, хватило бы на покупку всего дома.
Хозяйка относилась к нему с благоговейным страхом и никогда не осмеливалась вмешиваться в его дела, хотя его образ жизни и причинял ей много беспокойства. Также она обожала его за удивительную мягкость и любезность в обращении с женщинами. Он не любил женщин и не доверял им, но он всегда вёл себя с ними по-рыцарски. Зная искреннее расположение миссис Хадсон к Холмсу, я с волнением её выслушал, когда на второй год моей женитьбы она пришла ко мне с известием о тяжёлой болезни моего бедного друга.
– Он умирает, доктор Ватсон, – сказала она. – Он болеет уже три дня и слабеет с каждым днем. Я не знаю, доживёт ли он до завтра. Он не разрешил мне вызвать доктора. Сегодня утром, когда я увидела, его измождённое лицо и блестящие глаза, я не смогла больше этого выдержать. "Хотите вы этого или нет, мистер Холмс, я сейчас же иду за доктором", – сказала я. "Раз так, зовите Ватсона", – сказал он. Не теряйте время, сэр, иначе вы можете больше не увидеть его живым!
Я ужаснулся, так как раньше ничего не слышал о его болезни. Можно и не говорить, что я тут же схватил пальто и шляпу. По дороге я спросил ее о подробностях.
– Я могу вам рассказать очень немного, сэр. Он расследовал какое-то дело в Розерхайте, в переулках у реки, и, там подцепил эту заразу. В среду днём он слёг и с тех пор не встаёт. За все эти три дня он ничего не ел и не пил.
– Боже мой! Почему же вы не позвали доктора?
– Он не разрешил, сэр. Вы знаете, какой он властный. Я не осмелилась ослушаться его. Но как только вы его увидите, сразу поймете, ему недолго осталось жить.
Выглядел он действительно скверно. В тусклом свете туманного ноябрьского дня его спальня казалась достаточно мрачной, от вида его измождённого лица у меня защемило сердце. Глаза его лихорадочно блестели, на щеках играл болезненный румянец, губы покрылись темными корками. Тонкие руки судорожно двигались по покрывалу, голос был хриплым и ломающимся. Когда я вошёл в комнату, он лежал неподвижно, однако что-то мелькнуло в его глазах – он, несомненно, узнал меня.
– Вот, Ватсон, и наступили плохие времена, – сказал он слабым голосом, но всё же в своей прежней беспечной манере.
– Дорогой друг! – воскликнул я, приближаясь к нему.
– Стойте! Стойте! – сказал он тем резким и повелительным тоном, какой появляется у него только в самые напряженные минуты. – Если вы приблизитесь ко мне, Ватсон я вас выгоню.
– Но почему?
– Потому что я так хочу. Разве этого недостаточно?
Да, миссис Хадсон была права, он был ещё более властным, чем когда либо. Но выглядел он поистине жалко.
– Я только хотел помочь, – сказал я.
– Точно. Если хотите помочь, делайте, что вам говорят.
– Разумеется, Холмс.
Он немного смягчился.
– Вы не сердитесь? – спросил он, задыхаясь.
Бедняга! Как я мог сердиться на него, когда он лежал передо мной в таком состоянии!
– Это ради вашего блага, – прохрипел он.
– Ради моего блага?!
– Я знаю, что со мной. Родина этой болезни – Суматра. Голландцы знают о ней больше нас, но и они пока очень мало изучили её. Ясно только одно: она, безусловно, смертельна и чрезвычайно заразна.
Он говорил с лихорадочной энергией, его длинные руки беспокойно шевелились, как бы стремясь отстранить меня.
– Заразная при прикосновении, Ватсон… да, при прикосновении! Держитесь от меня подальше, и все будет хорошо.
– Боже мой, Холмс! Неужели вы думаете, что это может иметь для меня какое-либо значение? Я бы пренебрёг этим даже по отношению к постороннему мне человеку. Так неужели это помешает мне выполнить мой долг по отношению к вам, моему старому другу?
Я снова сделал шаг в его сторону, но он отстранился от меня с бешеной яростью.
– Я буду говорить с вами, только если вы останетесь на месте, иначе вам придётся выйти из комнаты.
Я так уважаю необычайные таланты Холмса, что всегда подчинялся его указаниям, даже если совершенно их не понимал. Но тут во мне заговорил профессиональный долг. Пусть Холмс руководит мною в любых других случаях, но у постели больного главным буду я.
– Холмс, – сказал я, – вы не в себе. Больной всё равно что ребенок. Я займусь вашим лечением. Нравится вам или нет, я осмотрю вас и буду лечить.
Он послал мне ядовитый взгляд.
– Если у меня и будет доктор, то пусть это будет хотя бы человек, которому я доверяю, – сказал он.
– То есть, я вас не устраиваю?
– Как друг устраиваете. Но факты остаются фактами, Ватсон, и к тому же вы только обычный доктор, с очень ограниченным опытом и квалификацией. Мне тяжело вам это говорить, но у меня нет иного выхода.
Я был глубоко оскорблен.
– Такие слова недостойны вас, Холмс. Они свидетельствуют о расстройстве вашей нервной системы. Но если вы мне не доверяете, я не буду навязывать свои услуги. Позвольте мне привезти к вам сэра Джаспера Мика, или Пенроза Фишера, или любого из самых лучших докторов Лондона. Так или иначе, кто-нибудь должен оказать вам помощь. Если вы думаете, что я буду спокойно стоять и смотреть, как вы умираете, то вы сильно ошибаетесь.
– Вы мне желаете добра, Ватсон, – сказал больной с тихим стоном. – Но хотите, я докажу вам ваше невежество? Скажите мне, что вы знаете о лихорадке провинции Тапанули? Что вы знаете о формозской черной язве?
–Я никогда о них не слышал.
– На Востоке, Ватсон, существует много странных болезней, много отклонений от нормы, - он делал паузу после каждой фразы, чтобы собраться с силами. – За последнее время я это понял в связи с одним расследованием медико-уголовного характера. Очевидно, во время этих расследований я и заразился. Вы не можете мне помочь.
– Возможно. Но я случайно узнал, что доктор Энстри, крупнейший в мире знаток тропических болезней, сейчас находится в Лондоне. Все возражения бесполезны, Холмс, я собираюсь привезти его сюда.
Я решительно повернулся к двери.
Никогда я не испытывал такого потрясения! В мгновение ока прыжком тигра умирающий преградил мне путь. Я услышал резкий звук поворачиваемого ключа. Потом Холмс снова повалился на кровать, задыхаясь после этой невероятной вспышки энергии.
– Силой вы у меня ключ не отнимете, Ватсон. Попались, мой друг! Придется вам здесь посидеть, пока я вас не выпущу. Но не расстраивайтесь. – Он говорил прерывающимся голосом, с трудом переводя дыхание. - Вы желаете мне только добра, я это прекрасно понимаю. Будь по-вашему, но только дайте мне немного собраться с силами. Не сейчас Ватсон, не сейчас. Сейчас четыре часа. В шесть вы можете уйти.
– Но это безумие, Холмс.
– Всего два часа, Ватсон. Обещаю, вы уйдёте в шесть. Вы же можете подождать?
– Вы мне не оставили выбора.
– Вот именно, Ватсон. Спасибо, я сам могу поправить одеяло. Пожалуйста, держитесь от меня подальше. И еще одно условие, Ватсон. Вы можете помочь, только привезите мне доктора, которого я сам выберу.
– Согласен.
– Вот первое разумное слово, которое вы произнесли с тех пор, как вошли сюда, Ватсон. Посмотрите вот эти книги. Я немного устал. Интересно, что чувствует электрическая батарея, когда пытается пропустить ток через доску? В шесть часов, Ватсон, мы продолжим наш разговор.
Но разговору этому суждено было продолжиться задолго до назначенного часа, при обстоятельствах, потрясших меня не менее чем его прыжок к двери.
Несколько минут я стоял, глядя на безмолвную фигуру на кровати. Его лицо было почти закрыто одеялом, казалось, что он уснул.
Я был не в состоянии читать и стал бродить по комнате, разглядывая фотографии знаменитых преступников, развешанные по стенам. Так бесцельно переходя с места на место, я добрался наконец до камина. На каминной полке в беспорядке лежали трубки, кисеты с табаком, шприцы, перочинные ножи, револьверные патроны и прочая мелочь. Моё внимание привлекла чёрно-белая коробочка из слоновой кости с выдвижной крышкой. Вещица была очень симпатичной, и я уже протянул к ней руку, чтобы получше её рассмотреть, но тут...
Он издал крик, столь, пронзительный, что его, наверное, услышали в дальнем конце улицы. У меня по коже пробежал мороз, волосы встали дыбом от этого ужасного вопля. Обернувшись, я наткнулся на его искажённое лицо с бешенными глазами. Я застыл на месте, держа коробочку в руке.
– Поставьте её на место! Поставьте её немедленно, Ватсон! Немедленно, я сказал!
И только когда я поставил коробку на прежнее место, он со вздохом облегчения откинулся на подушку.
– Терпеть не могу, когда трогают мои вещи, Ватсон, вам этого не знать. И вы раздражаете меня своим мельтешением. Вы доктор, а способны довести пациента до сумасшедшего дома. Сядьте и дайте мне отдохнуть.
Этот случай оставил у меня в душе неприятный осадок. Дикая, беспричинная вспышка, резкость, столь несвойственная обычно сдержанному Холмсу, показывали, как далеко зашло расстройство его нервной системы. Расстройство благородного ума – что может быть печальнее? В самом подавленном настроении я тихо сидел, пока не наступил назначенный час. Он тоже следил за временем. Как только стрелки показали шесть, он заговорил все с тем же лихорадочным возбуждением.
– Итак, Ватсон, – спросил он, – есть у вас при себе мелочь?
–Да.
– Серебро есть?
– Да, предостаточно.
– Сколько полукрон?
– Пять.
– Ах, мало, слишком мало! Какая досада, Ватсон! Однако вы все-таки переложите их в карман для часов, а все остальные деньги в левый карман брюк. Спасибо. Это вас в какой-то мере уравновесит.
Это уже было явное помешательство. Он содрогнулся и то ли кашлянул, то ли всхлипнул.
– Теперь зажгите газ, Ватсон, но будьте чрезвычайно осторожны, открыть газ нужно только наполовину. Умоляю, будьте осторожны, Ватсон. Спасибо, так сойдёт. Нет, шторы не задёргивайте. Теперь, будьте любезны, переложите эти письма и газеты на стол так, чтобы я мог до них дотянуться. Спасибо. Теперь уберите мусор с каминной полки. Замечательно, Ватсон! Вон щипцы для сахара. Аккуратно возьмите ими эту коробочку из слоновой кости и положите на газеты. Хорошо! А сейчас отправляйтесь и привезите мне мистера Кальвертона Смита, Лоуэр-Бэрк-стрит, дом тринадцать.
Говоря по правде, мне совсем не хотелось бежать за врачом, так как мой бедный друг, несомненно, бредил и я боялся оставить его одного. Однако теперь он требовал привезти к нему Смита, требовал так же упорно, как прежде отказывался от всякой помощи.
– Никогда не слышал этого имени, – сказал я.
– Очень может быть, дорогой Ватсон. И возможно, вас удивит, что лучший в мире знаток этой болезни – не медик, а плантатор. Мистер Кальвертон Смит – постоянный житель Суматры и хорошо там известен, а сейчас он в Лондоне. Вспышка этой болезни на его плантациях, расположенных далеко от медицинских учреждений, заставила его самого заняться её изучением, и он добился немалых успехов. Он очень методичный человек. Я не хотел отпускать вас раньше шести часов, зная, что вы не застанете его дома. Если вам удастся уговорить его приехать ко мне и применить свои исключительные познания в этой области медицины, он, бесспорно, мне поможет.
Я передаю слова Холмса как связное целое. На самом деле речь его прерывалась одышкой и судорожными движениями рук, свидетельствующими о муках, испытываемых им. За то время, что я у него пробыл, внешний вид его резко изменился. Лихорадочный румянец сделался ярче, глаза еще сильнее блестели из темных глазных впадин, по временам холодный пот выступал на лбу. И все же он сохранял свою спокойную, чёткую речь. До последней минуты он останется хозяином положения.
– Вы расскажете ему подробно о моем состоянии, – сказал он. – Опишете, какое впечатление я на вас произвёл, скажете, что я в бреду, что я умираю... Просто непонятно, почему все дно океана не представляет собою сплошной массы устриц, - ведь они так плодовиты... Ох, я опять несу бред! Любопытно, как мозг сам себя контролирует... Что я говорил, Ватсон?
– Вы давали указания относительно мистера Кальвертона Смита.
– Ах да, помню. Моя жизнь зависит от него. Постарайтесь его уговорить. Отношения у нас с ним плохие. Его племянник, Ватсон... Я заподозрил недоброе, и он почувствовал это. Мальчик умер ужасной смертью. Смит зол на меня. Любыми средствами смягчите его, Ватсон. Просите его, умоляйте, во что бы то ни стало привезите его сюда. Он может спасти меня, только он!
– Обещаю, что привезу его, даже если мне придется тащить его в кэб.
– Так не пойдет. Вы должны убедить его приехать. А сами возвращайтесь раньше. Придумайте какой-нибудь предлог, чтобы не ехать с ним вместе. Не забудьте, Ватсон, не подведите меня. Ведь вы никогда меня не подводили. Вне всяких сомнений, какие-то природные силы препятствуют их размножению. Мы с вами, Ватсон, сделали всё что могли. Неужели весь мир будет заполонён устрицами? Нет, нет, это ужасно. Передайте ему ваше впечатление как можно точнее.
Я ушел, унося с собой образ этого умнейшего человека, лепечущего, как неразумное дитя. Он отдал мне ключ, и мне пришла счастливая мысль взять его с собой, чтобы Холмс не вздумал запереться в комнате. Миссис Хадсон, заливаясь слезами, ждала меня в коридоре. Уходя, я слышал, как Холмс высоким, тонким голосом затянул какую-то безумную песню. Пока я на улице искал кэб, из тумана ко мне подошел мужчина.
– Как здоровье мистера Холмса, сэр? – спросил он.
Это был мой старый знакомый, инспектор Мортон из Скотланд-Ярда, одетый в штатское.
– Он очень болен, - ответил я.
Его взгляд показался мне странным. Не будь это слишком невероятным, я подумал бы, что при свете, падающем из окна над дверью, я прочёл на его лице удовлетворение.
– Я слышал об этом, - сказал он.
Кэб подъехал, и мы расстались.
Лоуэр-Бэрк-стрит представляла собою длинный ряд красивых домов между Ноттинг-хиллом и Кенсингтоном. Здание, перед которым остановился кэб, имело чопорный и солидный вид: старомодная железная ограда, массивная двустворчатая дверь с блестящим медными ручками. Общему впечатлению соответствовал и величественный дворецкий, появившийся на пороге в розовом сиянии электрической люстры.
– Да, мистер Кальвертон Смит дома. Доктор Ватсон? Хорошо, сэр, позвольте вашу визитную карточку.
Моё скромное имя и профессия, очевидно, не произвели должного впечатления на мистера Кальвертона Смита. Через полуоткрытую дверь я услышал раздраженный, пронзительный голос:
– Кто это? Что ему нужно? Сколько раз я говорил вам, Стейплз, что, когда я работаю, мне нельзя мешать.
Послышались тихие и успокаивающие объяснения дворецкого.
– Я его не приму, Стейплз. Не терплю таких помех. Меня нет дома, так ему и скажите. Если я ему нужен, пусть придёт завтра утром.
Снова тихое бормотание.
– Скажите ему. Пусть придёт утром или совсем не приходит.
Мне представился Холмс, как он мечется по кровати и считает минуты в ожидании помощи. Тут было не до церемоний. Жизнь Холмса зависела от моей энергии и настойчивости. Прежде чем дворецкий успел передать мне ответ своего хозяина, я оттолкнул его и вошёл в комнату.
Человек, сидевший в кресле у камина, с пронзительным яростным криком вскочил с места. Я увидел крупное желтое лицо с грубыми чертами, массивным двойным подбородком и злобными серыми глазами, свирепо глядевшими на меня из-под косматых рыжих бровей. На лысой розовой голове была надета бархатная шапочка, кокетливо сдвинутая набок. Череп хозяина был огромен, но, переведя взгляд ниже, я с изумлением увидел, что тело у него маленькое, хилое, искривленное в плечах и спине, вероятно из-за
перенесенного в детстве рахита.
– Что это значит? – кричал он высоким визгливым голосом. – Что означает это вторжение? Ведь я велел вам сказать, чтобы вы пришли завтра утром.
– Простите, – сказал я, – но это дело неотложное. Мистер Шерлок Холмс...
Имя моего друга произвело удивительное действие на маленького человека. Гнев моментально исчез, лицо сделалось напряженным и внимательным.
– Вы от Холмса? – спросил он.
– Я только что от него.
– Что с Холмсом?
– Он очень болен. Поэтому я и приехал.
Хозяин указал мне на стул и повернулся к своему креслу. В зеркале над камином мелькнуло его лицо. Я мог бы поклясться, то на нём появилась отвратительная, злобная усмешка. Но я тут же убедил себя, что это нервная судорога; через минуту, когда он снова повернулся ко мне, его лицо выражало искреннее огорчение.
– Мне жаль, – сказал он, – я встречался с мистером Холмсом только на деловой почве, но очень уважаю его как за таланты, так и за характер. Он знаток преступлений, а я знаток болезней; он занимается злодеями, я – микробами. Вот мои заключённые, – продолжал
он, указывая на ряд бутылочек и банок, стоящих на столике у стены. - В этих желатиновых культурах отбывают срок наказания весьма опасные преступники.
– Зная вашу эрудицию, Холмс прислал меня к вам. Он чрезвычайно высоко ценит вас и считает, что во всём Лондоне только вы можете ему помощь.
Маленький человек вздрогнул, и его восточная шапочка свалилась на пол.
– Почему же? – спросил он. – Почему мистер Холмс думает, что я могу помочь ему?
– Потому что вы знаток восточных болезней.
– Но почему он думает, что болезнь, которой он заразился, восточная болезнь?
– Потому что ему пришлось работать в доках, среди китайских матросов.
Мистер Кальвертон Смит любезно улыбнулся и поднял свою шапочку.
– Ах вот как... – сказал он. – Я надеюсь, что дело не так опасно, как вы полагаете. И как долго он болеет?
– Около трех дней.
– Он бредит?
– Бывает.
– Хм! Это плохо. Было бы бесчеловечным не откликнуться на его просьбу. Я очень не люблю, когда прерывают мою работу, доктор Ватсон, но тут, конечно, исключительный случай. Я сейчас же поеду с вами.
Я вспомнил указание Холмса.
– Мне нужно в другое место, – сказал я.
– Хорошо, я поеду один. Адрес мистера Холмса у меня записан. Через полчаса я буду у него.
С замиранием сердца входил я в спальню Холмса. За это время могло произойти самое худшее. Однако я с огромной радостью увидел, что его состояние значительно улучшилось. Правда, лицо его все еще было мертвенно-бледным, но от бреда не осталось и следа: он говорил хотя и слабым голосом, но даже сверх обычного ясно и живо.
– Итак, вы видели его, Ватсон?
– Да, он уже едет.
– Замечательно, Ватсон, замечательно. Вы лучший из вестников.
– Он хотел вернуться со мной.
– Этого не следовало допускать, Ватсон. Это было бы просто невозможно. Он спрашивал о причинах болезни?
– Я сказал ему про китайцев в Ист-Энде.
– Правильно! Вы сделали все, что только мог сделать настоящий друг. Теперь, Ватсон, вы можете исчезнуть со сцены.
– Я должен остаться и выслушать его мнение, Холмс.
– Конечно. Но я имею основания полагать, что он выскажет своё мнение гораздо откровеннее, если будет думать, что мы с ним одни. За изголовьем моей кровати как раз достаточно места для вас, Ватсон.
– Мой дорогой Холмс!
– Боюсь, у вас нет выбора, Ватсон. В комнате негде спрятаться, и это к лучшему: это не возбудит подозрений. Но здесь, Ватсон, здесь, я думаю, мы ничем не рискуем.
Он внезапно сел на кровати. Его осунувшееся лицо было полно решимости.
– Я слышу стук колес, Ватсон. Скорее, если только вы меня любите. И ни в коем случае не шевелитесь. Ни в коем случае, понятно? Не говорите, не двигайтесь. Только слушайте как можно внимательнее.
Столь же внезапно силы оставили его, и чёткая, повелительная речь перешла в слабое, неясное бормотание человека, находящегося в полубреду.
Из своего убежища, в котором я так неожиданно оказался, я услышал шаги на лестнице, потом звук открываемой и закрываемой двери в спальню. А затем, к моему удивлению, последовало долгое молчание, прерываемое только тяжелым дыханием больного. Я представил себе, как наш посетитель стоит у кровати и смотрит на страдальца. Наконец это странное молчание прекратилось.
– Холмс! – воскликнул Смит настойчивым тоном, каким будят спящего. – Вы слышите меня?
Я уловил шорох, как будто он грубо тряс больного за плечо.
– Это вы, мистер Смит? - прошептал Холмс. – Я не смел надеяться, что вы придёте.
Смит засмеялся.
– Ну ещё бы, - сказал он. – И всё же, как видите, я здесь. Плачу добром за зло, Холмс. Добром за зло.
– Это очень хорошо, очень благородно с вашей стороны. Я высоко ценю ваши знания.
Наш посетитель усмехнулся.
– К счастью, только вы во всём Лондоне и способны их оценить. Вы знаете, что с вами?
– То же самое, - сказал Холмс.
– Вот как! Вы узнаёте симптомы?
– Да, узнаю.
– Что ж, очень возможно. Холмс. Очень возможно, что это оно и есть. Если так, то дело ваше плохо. Бедный Виктор умер на четвёртый день, а он был здоровый, молодой. Вам тогда показалось очень странным, что он в сердце Лондона заразился этой редкой азиатской болезнью, которую я к тому же специально изучаю. Удивительное совпадение, Холмс. Вы ловко это подметили, но не очень-то великодушно было утверждать, что здесь можно усмотреть причину и следствие.
– Я знаю, что это ваших рук дело.
– Ах вот как, вы знали? Но доказать вы ничего не могли. А хорошо ли это: сперва выдвигать против меня такие обвинения, а чуть сами оказались в беде, пресмыкаться передо мной, умоляя о помощи? Как это назвать? А?
Я услышал хриплое, затрудненное дыхание больного.
– Дайте мне воды, - прошептал он, задыхаясь.
– Скоро настанет ваш конец, мой друг. Но я не уйду, не поговорив с вами.
Только поэтому я и подаю вам воду. Держите! Не расплескайте. Вот так. Вы понимаете, что я вам говорю?
Холмс застонал.
– Помогите мне чем можете. Забудем прошлое... – шептал он. – Я выброшу из головы всё это дело. Клянусь вам. Только вылечите меня, я всё забуду.
– Что забудете?
– О смерти Виктора Саваджа. Вы сейчас сознались в своём преступлении. Я это забуду.
– Можете забывать или помнить, как вам будет угодно. Я не увижу вас среди свидетелей. Вы будете в другом месте, мой дорогой Холмс. Вы знаете, отчего умер мой племянник, ну и ладно. Сейчас речь не о нём, а о вас.
– Да, да.
– Ваш приятель, которого вы послали за мной – не помню его имя, – сказал, что вы заразились этой болезнью в Ист-Энде, у матросов.
– Я только так могу это объяснить.
– И вы гордитесь своим умом, Холмс! Вы считаете себя таким догадливым, не правда ли? Но нашёлся кое-кто поумнее вас. Подумайте-ка, Холмс, не могли ли вы заразиться этой болезнью другим путем?
– Я не могу думать. Голова не работает. Ради всего святого, помогите...
– Да, я вам помогу, помогу вам понять, что и как произошло. Я хочу, чтобы вы узнали об этом прежде, чем умрёте.
– Дайте мне что-нибудь, чтобы облегчить эти боли!
– Ага, у вас появились боли? Да, мои кули тоже визжали перед смертью. Ощущение, как при судорогах?
– Да, да, это судороги.
– Ничего, слушать они вам не помешают. Слушайте! Не припомните ли вы какое-нибудь необычное происшествие в вашей жизни, как раз перед тем, как вы заболели?
– Нет, нет, ничего.
– Подумайте хорошенько.
– Я слишком болен, чтобы думать.
– Ну, тогда я вам помогу. Не получали ли вы чего-нибудь по почте?
– По почте?
– Например, коробочку.
– Я слабею, я умираю…
– Слушайте, Холмс! – Он, видимо, тряс умирающего за плечо. (Я с трудом усидел в своём убежище.) - Вы должны меня услышать! Помните коробочку из слоновой кости? Вы получили её в среду. Вы её открыли... Помните?
– Да, да, я открыл её, там была острая пружина. Какая-то шутка...
– Это не было шуткой, в чём вы очень скоро убедитесь. Пеняйте на себя, глупец. Кто просил вас становиться на моем пути? Если бы вы меня не трогали, я не причинил бы вам вреда.
– Вспомнил! – Холмс задыхался. – Пружина! Я оцарапался о неё до крови. Вот эта коробочка, там на столе.
– Она самая! И сейчас она исчезнет в моём кармане. Таким образом, здесь не останется ни одной улики. Ну вот. Холмс, теперь вы знаете правду и умрёте с сознанием, что я вас убил. Вы слишком много знали о смерти Виктора Саваджа, поэтому я заставил вас разделить его судьбу. Вы очень скоро умрёте, Холмс. Я посижу здесь и посмотрю, как вы будете умирать.
Голос Холмса понизился почти до невнятного шепота.
– Что? – спросил Смит. – Отвернуть газ? У вас уже темнеет в глазах? Охотно. Я отверну газ, чтобы лучше вас видеть. - Он пересек комнату, и мгновенно её залил яркий свет. – Не нужно ли оказать вам ещё какую-нибудь услугу, мой друг?
– Спичку и папиросу.
Я едва не закричал от радости. Холмс говорил своим естественным голосом, правда, немного слабым, но тем самым, который я так хорошо знал.
Последовала долгая пауза, и я почувствовал, что Кальвертон Смит в безмолвном изумлении смотрит на Холмса.
– Что это значит? – спросил он наконец сухим, резким голосом.
– Лучший способ хорошо сыграть роль, – сказал Холмс, – это вжиться в неё. Даю вам слово, что все эти три дня я ничего не ел и не пил, пока вы любезно не подали мне стакан воды. Но труднее всего было не курить. А вот и папиросы! (Я услышал чирканье спички.) Ну вот, мне сразу стало лучше.
Ого, я, кажется, слышу шаги друга!
Снаружи послышались шаги, дверь открылась, и появился инспектор Мортон.
– Всё в порядке. Можете его забрать, – сказал Холмс.
– Вы арестованы по обвинению в убийстве Виктора Саваджа, – сказал инспектор.
– И можете прибавить: за покушение на убийство Шерлока Холмса, – заметил мой друг, посмеиваясь. – Чтобы зря не затруднять больного, мистер Кальвертон Смит сам дал вам сигнал полным включением газа. Между прочим, у арестованного в правом кармане пиджака небольшая коробочка. Её надо изъять. Благодарю вас. С ней надо обращаться очень осторожно. Положите её сюда. Она пригодится на суде.
Послышался внезапный бросок, борьба, сопровождаемая звяканьем железа и криком боли.
– Только себе же навредите, – сказал инспектор. – Стойте смирно!
И я услышал, как защелкнулись наручники.
– Отличная ловушка! – закричал высокий визгливый голос. – Это приведёт на скамью подсудимых вас, Холмс, а не меня. Он просил меня приехать лечить его. Я его пожалел и приехал. Теперь он, конечно, будет утверждать, будто я сказал какую-нибудь чепуху, которую он сам придумал в подтверждение своих безумных подозрений. Можете лгать сколько хотите, Холмс. Мои слова имеют не меньший вес, чем ваши.
– Боже мой! – воскликнул Холмс. – Ведь я совершенно забыл о нём. Дорогой Ватсон, приношу вам тысячу извинений! Подумать только, что я упустил из виду ваше присутствие! Мне незачем знакомить вас с мистером Кальвертоном Смитом - вы, насколько мне известно, уже виделись с ним сегодня. У вас есть кэб, инспектор? Я поеду вслед за вами, как только оденусь: моё присутствие может понадобиться полиции.
– Никогда я, кажется, не ел и не пил с таким удовольствием, – сказал Холмс, пока он одевался, ел печенье и пил кларет. - Впрочем, мой образ жизни, как вам известно, не отличается регулярностью, и такие подвиги даются мне легче, чем многим другим. Мне было крайне необходимо, чтобы миссис Хадсон уверилась в моей болезни, так как ей предстояло сообщить эту новость вам, а вы должны были, в свою очередь, уведомить Смита. Вы не обиделись, Ватсон? Признайтесь, что умение притворяться не входит в число ваших многочисленных талантов. Если бы вы знали мою тайну, вы никогда не смогли бы убедить Смита в необходимости его приезда, а этот приезд был главным пунктом моего плана. Зная его мстительность, я был убеждён, что он приедет взглянуть на результаты своего преступления.
– Но ваш вид, Холмс, ваше мертвенно-бледное лицо?..
– Три дня строжайшего поста не красят человека. А остальное легко может быть устранено губкой. Вазелин на лбу, белладонна, впрыснутая в глаза, румяна на скулах и плёнки из воска на губах - всё это производит вполне удовлетворительный эффект. Симуляция болезней - это тема, которой я думаю посвятить одну из своих монографий. А разговор о полукронах, устрицах и прочих не относящихся к делу вещах неплохо создал иллюзию бреда...
– Но почему вы не разрешали мне приближаться к вам, раз никакой инфекции не было?
– И вы еще спрашиваете, мой дорогой Ватсон! Вы думаете, я не ценю ваши медицинские познания? Разве я мог надеяться, что ваш опытный взгляд пройдёт мимо таких фактов, как отсутствие изменений температуры и пульса у умирающего? На расстоянии четырёх шагов я еще мог обмануть вас. А если бы мне это не удалось, кто привёз бы сюда Смита? Нет, Ватсон, не трогайте эту коробочку. Если взглянете на неё сбоку, вы сможете заметить, где именно появляется острая пружинка, когда открываешь коробку. Очевидно, при помощи какого-нибудь приспособления вроде этого и был убит бедный Савадж, который стоял между этим чудовищем и наследством. Я, как вы знаете, получаю самую разнообразную корреспонденцию и привык относиться с опаской ко всем посылкам, приходящим на моё имя. Мне было ясно, что, убедив Смита в том, что его злобный план осуществился, я смогу выманить у него признание. Свою болезнь я разыграл со старанием настоящего актера. Благодарю вас, Ватсон, а теперь помогите мне, пожалуйста, надеть пальто. Когда мы закончим дела в полиции, я полагаю, что не лишним будет заехать подкрепиться к Симпсону.